продолжение

Такса
Таксу никто не боится, потому что она — милая колбаска на коротких лапках, со смешными ушами и чистым взглядом ребенка.
А напрасно. Такса — охотничья норная собака, и она способна в норе, в замкнутом пространстве, замочить барсука.
Это очень старая порода. Считается, что выводить ее начали в XVI веке, в Германии. А некоторые ученые доказывают: коротколапые собаки на фресках Древнего Египта — и есть таксы. Но я в это не верю. Если бы в Древнем Египте были таксы, то египтяне поклонялись бы им, а не кошкам.
Таксу многие считают упрямой и своенравной. Нет, просто она мыслит сама, потому что в норе хозяина нет, указать, что делать, некому. Такса будет исполнять ваши приказания, но только если увидит в них смысл. В общем, такса — серьезная собака. Но…
Такса не создана для страданий! Она всегда устроится на самом удобном, теплом месте, и пофиг, если это ваше любимое кресло или даже ваши колени. Придется потерпеть.
— Хозяин, — говорит такса. — В чем проблема? Барсук есть? Нора есть? Нет? Ну вот когда будет, тогда и зови. Я пока отдохну.
Им очень нравится спать под одеялом. И скорее всего, вы таксу под свое одеяло пустите — очень уж она умеет убеждать.
Дорогая френдесса, которая держит такс, рассказала: в холодном автобусе ее собака не желала мерзнуть. Она присматривалась к пассажирам, выбирала самого удобного, и залезала ему на колени.
Таксы любят пожрать. Это у них таксячий народный культ. Если в доме есть другая собака, возможно, такса сначала отожрет из ее миски, а потом уж пойдет к своей. Таксу непременно надо угощать, ей это нравится. А поскольку глаза у таксы бесконечно святые, ее все и угощают. Ну просто невозможно выдержать этот чистый, невинный взгляд на колбасу.
— Бедная собачка, такая голодная…
— Она не голодная.
— Ну как же… Она так смотрит…
В это время такса продолжает смотреть и корчить рожи, чтобы всем было понятно: да, она голодная, да, она буквально истощена, нет, этой колбасы не надо, она не очень, вон ту, пожалуйста…
Такса — сибарит, эпикуреец и хитрый манипулятор 80-го левела: она растапливает сердца и делает так, чтобы люди ей поклонялись.
А еще такса смелая и боевая. У Носомотов* есть главный враг — рыжий гладкошерстный такс Дюша. Увидев Носомотов, Дюша рвется с поводка и орет так, что уши закладывает. Видимо, Дюша считает Носомотов кем-то вроде своеобразных жирных барсуков. Крысоловы Носомоты, наверное, видят в Дюше странную крысу-переростка, и отвечают дружным воплем.
Однажды хозяйка Дюши, стоя на пригорке, заговорилась по телефону и расслабилась. Дюша же увидел Носомотов, выдрал поводок, и понесся в бой. Это было эпическое зрелище. Он летел с пригорка рыжей стрелой, коротенькие лапки мелькали с невероятной скоростью, уши воинственно развевались, на боках играло утреннее солнце, делая Дюшу золотым от счастья.
— Ааааа, барсуки чертовы, дождались! Щас всех сожру! — радостно орал Дюша.
Носомоты еще ничего не успели сообразить, как Дюша на полном ходу в них впилился. Памятуя об острых зубах такс, я попыталась перехватить поводок и вернуть Дюшу хозяйке.
Но три собаки в руках — это слишком много, и Носомоты с Дюшей устроили замечательное месиво. Хорошо, что враждебных намерений у сторон не оказалось, они просто попугали друг друга, порычали и насмерть запутали поводки, причем Дюша каким-то образом обвился вокруг Носомотов. Потом мы с хозяйкой Дюши, хохоча, их долго распутывали. Тем не менее, Дюша с Носомотами друг друга не полюбили. Как встречаются, так орут угрозы.
В общем, такса — аристократка. Недаром же древняя. Не надо портить отношения с таксой, с ней следует обращаться вежливо и на вы. Если такса убедится, что хозяин гонит херню, она тут же резко «отупеет», «ослепнет», «оглохнет» и проявит ослиное упрямство.
Так что и этих собак безответственным людям заводить нельзя. Хотя я видела в игрушечном магазине миленьких плюшевых такс.
На фото — щенок таксы. Обратите внимание на глаза и выражение лица. )))
Диана Удовиченко

* У Дианы Удовиченко два французских бульдога - Носорог и Бегемот — Носомоты.

- Але! Мама!?
- Лара, а шо с Левочкой?
- Ничего.
- А шо ты звонишь? У миня же нервы....Давай.
- Шо давай?
- Давай рассказывай, шо ты там натворила.
- Ой, мама, вы, как всегда, правы.
- Та ты шо! Неожиданно. И где?
- Ойц, ну это надо рассказывать в красках.
- Итог положительный?
- Или!
- Тада погоди, я себе микстурку у румочку плесну....Давай, я готова.
- Сидит, значит, Лёва... ужинает..
- Шо на ужин? Чем травила рэбёнка?
- Чо это, сразу... травила? Нормальный ужин. Макароны и сосиски.
- Ну я говорю, шо... травила. Ладно, хоть не жареное. На ужин жареное вредно. Ну и?
- Ну, вот. Кушает Левочка сосисочки...
- Горчицу положила?
- А как же! Кушает он, значит, сосисочки...
- Ножик дала?
- Мама!
- Ну всё...
- Макароны ковыряет..
- Почему ковыряет? Переварила шо ли?
- Та нет. Альденте, как вы учили.
- А чо ковыряет? Без сыра что ли?
- Сыром потрусила. Как же без сыра.
- Ну?
- И говорит... такой..."Я бы рыбку, с удовольствием..." А я ему "какую, Левочка, рыбку?"
- Погоди. Я закурю. Интересный сюжет.
- А он мне значит "Та...какую- какую, любую".
- Ну, а ты?
- А ему на стол... о-па...
- Шо! Рибу!?
- Почти.
- "Почти" в Одессе не бывает.
-Ойц! Я ему на стол... о- па "Атлас пресноводных рыб". "На", говорю, "смотри".
- А он?
- А он... офигел.
- Шо-то сказал?
- Та... пролистал, прочитал... и говорит: "Спасибо".
- Ага! Значит... наелся. Лара! На сосисках он долго не протянет. Пора готовить мясо.
- Та я знаю, шо пора. Но! Пусть сначала извинится.
- А он шо, ещё не извинился?
- Так в том то и дело шо нет.
- А сколько дней он на сосисках?
- Эх... сегодня... второй.
- Ну ещё один день можно. Потерпи, Лара. Здесь спешка не нужна, очень важно выдержать момент. Пусть знает, провинился - будешь наказан. Ну не в угол же его ставить, как маленького. Отсутствием секса тоже нельзя наказывать, пойдет на сторону, а вот три дня подряд сосиски - это можно. Пусть прочувствует свою вину. Кстати, а шо он сделал?
- Мама! В том то и дело, шо я не помню...
- А я тебе говорила, шо лучше тупой карандаш, чем острая память. Записывать надо. Шая!
- Ну, всё... в следующий раз обязательно запишу.
М. Гарник

перифраз на «3 Дюма» Андрэ Моруа (с одесским налетом-в стиле Ильфа-Петрова)

Его дед был нищим французским маркизом, волею авантюрной судьбы заброшенным на далекий Гаити. Его бабка — черной рабыней, славившейся своим, мягко говоря, «ветреным поведением». После смерти жены-рабыни маркиз ничтоже сумняшеся продал в рабство своих четырёх детей от неё, потом немного подумал и, на всякий случай, выкупил старшего из них. Этот старший и стал папашей нашего героя.
Злополучный папаша обладал нечеловеческой силой и странной буйной фантазией — он привязывал себя к огромной люстре и, свесившись вниз головой, поднимал с земли лошадь. В конце концов, папа стал генералом и за свою свирепость был прозван немцами «черным дьяволом» и «ангелом смерти». Они боялись этого негра пуще чумы.
Кого могли родить подобные предки? Только потомка, которому историк вынесет приговор – «Это не человек, это — сила природы!». Что еще скажешь о мужчине гигантского роста, с черной кожей, огромной кудрявой головой, поедающего в неимоверных количествах произведения кулинарного искусства, обладающего чудовищной силой, написавшего 647 романов и пьес и имеющего 500 любовниц?
Когда умер его отец-генерал, он, будучи трехлетней крохой «схватил ружье, прокричав заплаканной матери, что идет на небо, чтобы убить Бога, который убил папу». Прибыв впервые в Париж двадцатилетним юношей, при почти полном отсутствии денег, он предложил хозяину гостиницы, в которой остановился, расплатиться «четырьмя зайцами, двенадцатью куропатками и двумя перепелами, которых настрелял в окрестном лесу».
Всеми правдами и неправдами этот человек хотел прославиться, и ему это удалось – он стал знаменитым писателем и притчей во языцех.
Его звали Александр Дюма.
В припадке зависти Бальзак кричал про него – «Только не сравнивайте меня с этим негром!». На что Дюма невозмутимо парировал: «Мой отец был мулатом, моя бабушка была негритянкой, а мои прадедушки и прабабушки вообще были обезьянами. Моя родословная начинается там, где ваша заканчивается».
«Когда мне стало ясно, что моя кожа темна, – говаривал он, – я решил жить так, как будто она была белой»
«И его жизнь – как отметили биографы, — стала сплошным авантюрным романом, в котором было место для полтысячи любовниц, сотен внебрачных детей и бесконечного количества сочинений, которыми зачитывается уже пятое поколение».
«Гигант, живший не по средствам, любитель приключений и ценитель деликатесов, торопившийся съесть все и сразу, написавший к своему «Большому кулинарному словарю» 800 новелл на кулинарные темы», — так характеризовали его современники.
Для того, чтобы создать свое полное собрание сочинений в 301 тома, он решил «стать поэтом, подобным Гете, научиться наблюдать, как Вальтер Скотт, описывать увиденное, как Фенимор Купер» и «передавать движение страстей, коего всем им не хватает». Зингер, восхищающийся его романами, писал о трилогии мушкетеров: «это одно из самых правдивых произведений о том, чего никогда не было».
Он был немыслимо популярен. После премьеры одной из его пьес поклонники окружили его, напав толпой, «отрезали полы его фрака и разорвали их на лоскуты в память о великом событии».
Он писал беспрестанно — утром, днем, вечером, ночью. Как сообщали биографы, «он диктовал, едва встав с постели, диктовал, пока одевался, диктовал, пока ехал в карете и диктовал, когда принимал гостей». Он первый стал пользоваться «литературными неграми» и никогда не стеснялся этого. У него было два помощника, энное количество секретарей и специальные сотрудники, собиравшие материалы для его книг. Про него был написан знаменитый памфлет «Фабрика романов Александра Дюма и К°», а в иске, поданным на него в суд, истцы утверждали, что «за один год Дюма напечатал под своим именем больше, чем самый проворный переписчик мог бы переписать в течение целого года, если бы работал без перерыва днем и ночью».
Жорд Санд называла Александра Дюма «гением жизни». Он одновременно имел около десятка любовниц, впрочем, он никогда не требовал от них постоянства. Когда он застал в постели жены своего приятеля Роже де Бовуара, после громоподобного крика и проклятий, которыми он осыпал Роже и жену, Дюма выглянул в окно, вздохнул и, обращаясь к приятелю, произнес свою знаменитую фразу «Я не могу выгнать вас на улицу в такую непогоду». После чего им пришлось лечь втроем на супружеское ложе, а на утро «Дюма взял руку Роже, опустил ее на интимное место супруги и торжественно провозгласил: «Роже, примиримся, как древние римляне, на публичном месте».
«Весь Париж болтает о моих «африканских страстях», — жаловался он, — А ведь я много любовниц завожу из человеколюбия: если бы у меня была только одна, то она умерла бы через неделю».
Быть может, это была не бравада… При этом среди его любовниц были самые странные и самые прославленные женщины его времени.
Например, знаменитая актриса Фанни Гордоза была столь страстной особой, что беспрестанно насиловала своего мужа. Он так боялся ее бурного темперамента и так устал от ее сексуального аппетита, что под угрозой развода «заставлял ее носить обвязанное вокруг талии мокрое холодное полотенце, чтобы хоть как-то охладить ее любовный жар». Дюма же, познакомившись с ней, не только не уменьшил количество своих постоянных любовниц, но и заставил Фанни навсегда забыть о полотенце. Впрочем, вскоре ему пришлось выставить ее из дому, так как она, со всей страстью своего темперамента начала ревновать его к другим женщинам.
Одной из этих женщин несказанно повезло — актриса Ида Феррье сумела-таки женить Дюма на себе, «скупив все его долговые расписки и предоставив ему выбор: жениться или угодить в тюрьму за неуплату долгов».
Как указывают биографы, «в этой бесконечной пьесе о любви Дюма сумел сыграть все роли — от пылкого любовника до обманутого мужа».
Известная поэтесса и писательница Мелани Вальдор, замужняя дама с безупречной репутацией, в своем завещании оповестила Париж, что на белом мраморе ее могилы должны быть высечены лишь две даты — одна, когда Дюма объяснился ей в любви, и вторая – когда она в первый раз оказалась с ним в постели.
И, наконец, Дюма, при всем своем атлетическом сложении, был почти изнасилован одной из величайших трагических актрис Франции Мари Дорваль. Однажды на центральной площади Парижа, он был буквально втянут внутрь внезапно остановившегося рядом фиакра. Незнакомая дама, втащившая его в карету, воскликнула: «Так это вы и есть Дюма?» И приказала « Целуйте меня!»…
Через шестнадцать лет «умирающая, впавшая в бедность знаменитая Мари Дорваль призвала к себе Дюма и умоляла его не допустить, чтобы ее схоронили в общей могиле». Дюма, оставшись к этому времени без средств (это было его двадцатое банкротство), продал все свои ордена (которые любил, как ребенок) и, «купив в вечное владение участок на кладбище, воздвиг надгробие своей подруге».
Перед смертью он сказал своему сыну: «Меня упрекают в том, что я был расточителен, Я приехал в Париж с двадцатью франками в кармане. — И, указывая взглядом на свои последние деньги на камине, закончил: — И вот, я сохранил их… Смотри!»
Он умер во сне, и его сын вынес ему приговор: «Он умер так же, как жил, не заметив этого».

Сын был обижен на папу. Он был незаконнорожденным. Впрочем, ведь и папа был незаконнорожденным. Да и дедушка — «черный дьявол» тоже был незаконнорожденным. Вся семья у них была – незаконнорожденная.
И действительно, как утверждал какой-то великий писатель, «все законнорожденные семьи законнорожденны одинаково, а каждая незаконнорожденная семья незаконнорожденна по-своему».
При этом Дюма-сын поставил памятник Дюма-отцу и «каждый день, возвращаясь домой, говорил статуе: «Здравствуй, папа!»
Вообще, сын был гораздо печальнее отца. При жизни знаменитого папы он даже жаловался: «Отец, ты всегда даешь мне своих прежних любовниц, с которыми я должен спать, и свои новые туфли, которые я должен разнашивать». И что же ему ответил на это искренне удивленный отец? — «Так на что же ты жалуешься? Это же огромная честь. Это лишний раз доказывает, что у тебя не только нога больше моей!»
Ну что можно было сказать такому отцу. Только написать пьесы «Внебрачный сын» и «Блудный отец» и стать меланхоликом.
Да и как тут не стать им, если твоя первая любовь – куртизанка, вторая – русская, третья – еще одна русская, но сошедшая с ума, и четвертая – еврейка. Поневоле взгрустнется. Пришлось написать «Даму с камелиями», «Даму с жемчугами» и «Четырех дам с попугаем».
И вот, пребывая в столь печальном состоянии духа, когда сплин и хандра уже, казалось бы, навсегда овладели им, уже чувствуя не только тщету надежд и усилий, но и всю мировую скорбь,.. именно в этот момент он и полюбил еврейский народ. Причем полюбил его так, с такой страшной силой, что евреи затрепетали.
Будучи первым сионистом, в то время пока еще ветреный Герцль сочинял свои венские оперетки, Дюма-сын уже предложил евреям «стать народом, нацией и обрести свое территориальное отечество».
Евреи, до смерти перепуганные столь категоричным заявлением, решили, что он хочет выгнать их из Франции и перестали с ним якшаться. Но Дюма-сын тогда полюбил их пуще прежнего и, решив выступить апологетом еврейства, почти в каждую свою пьесу стал вводить героических патриотов евреев, чем вызвал несказанное удивление у французской публики. Тогда антисемиты решили, что он сам еврей, несмотря на папу негра.
В ответ Дюма-сын вступил в «Общество еврейских исследований». Тогда антисемиты ввели всех в заблуждение, обвинив в еврействе порядочную брабантскую белошвейку, прихожанку церкви святой Марии Милосердной и маму Дюма-сына.
Тогда Дюма полюбил евреев с новой силой, да с такой доселе невиданной, что воплотил в своей пьесе идеал женской красоты, чистоты, добропорядочности и нравственности в еврейке. Публика остолбенела, а антисемиты впали в каталепсию.
И тогда А. Дюма нанес им последний удар – бестрепетно женился на еврейке Генриэтте Ренье де ла Бриер. У евреев началась эйфория, сменившаяся манией величия.
А Дюма, не остановившись на этом, написал письмо барону Ротшильду: «Если какой-либо народ сумел в десяти коротких стихах создать кодекс морали для всего человечества, он поистине может называть себя народом Божьим… Я задавался вопросом: принадлежи я к этому народу, какую миссию возложил бы я на себя? И в ответ я сказал себе, что мною всецело владела бы одна мысль — отвоевать землю моей древней родины и восстановить Иерусалимский храм».
После чего перечитал письмо, вздохнул, удовлетворенный, и вскоре умер.
---

Коллажи Алексея Кондакова

Немного баловства от нейросетей в преддверии коронации — Карл в роли безумного шляпника









как-то прям расцвёл завтрашний король

Как живет кошка-миллионерша Шупетт, которой Карл Лагерфельд оставил свое состояние?

Карл Лагерфельд скончался 19 февраля 2019 года. У дизайнера не было близких родственников, но была любимая кошка Шупетт. Именно ей он оставил наследство в $200 млн. Сегодня о ней вспоминали особенно много, так как на балу института костюма Met Gala, посвященного Карлу, некоторые гости даже пришли в образе его питомца.

При Карле Шупетт жила жизнь самой привилегированной кошки в мире - в лучших французских ресторанах ей готовили специально созданные для нее блюда (Шупетт никогда не ела кошачий корм), а самые красивые женщины мира вроде Линды Евангелисты снимались с ней на обложки глянца. Шупетт никогда не оставалась одна - у нее были личные фрейлины, водитель, а летала она только частными бортами.

Как сегодня живет кошка-миллионерша? Ее образ жизни максимально приближен к тому, какой был при Карле. У Шупетт популярный аккаунт в запрещённой соцсети - за ее лайфстайлом наблюдают многие поклонники Лагерфельда. За гигиену Шупетт отвечают две горничные, а ее опекуншей стала Франсуаза Касоте, ранее служившая у Карла Лагерфельда экономкой. Каждые 10 дней кошку обязательно осматривает ветеринар. С ней играют в развивающие игры и следят за ее строгой протеиновой диетой. Частный борт тоже при ней - если будет необходимость отправиться в отпуск.